Неточные совпадения
Сам Каренин был по
петербургской привычке на обеде с дамами во фраке и белом галстуке, и Степан Аркадьич по его лицу понял, что он приехал, только чтоб исполнить данное слово, и, присутствуя в этом
обществе, совершал тяжелый долг.
Ей ужасно странно, что я, который привык к хорошему
обществу, который так короток с ее
петербургскими кузинами и тетушками, не стараюсь познакомиться с нею.
Но в чем
петербургское правительство постоянно, чему оно не изменяет, как бы ни менялись его начала, его религия, — это несправедливое гонение и преследования. Неистовство Руничей и Магницких обратилось на Руничей и Магницких. Библейское
общество, вчера покровительствуемое и одобряемое, опора нравственности и религии, — сегодня закрыто, запечатано и поставлено на одну доску чуть не с фальшивыми монетчиками...
В лице Грановского московское
общество приветствовало рвущуюся к свободе мысль Запада, мысль умственной независимости и борьбы за нее. В лице славянофилов оно протестовало против оскорбленного чувства народности бироновским высокомерием
петербургского правительства.
Я взял на себя инициативу основания
петербургского Религиозно-философского
общества и должен был быть его председателем.
Давно все знали в Москве, что и в Петербурге политическая возбужденность совсем упала, в
обществе начался критический разбор либерализма, но еще в Москве не знали хорошо, во что ударились рассеянные остатки
петербургских псевдолибералов.
В оставленном им
обществе, между тем, инженер тоже хотел было представить и передразнить Каратыгина [Каратыгин Василий Андреевич (1802—1853) — известный актер-трагик.] и Толченова [Толченов Павел Иванович (1787—1862) — артист московской и
петербургской трупп на ролях резонеров.], но сделал это так неискусно, так нехудожественно, что даже сам заметил это и, не докончив монолога, на словах уже старался пояснить то, что он хотел передать.
Интересные сведения и даже целые статьи, появившиеся накануне в
петербургских газетах, на другой день перепечатывались в Москве на сутки раньше других московских газет, так как «Московский телеграф» имел свой собственный телеграфный провод в Петербург, в одной из комнат редакции, помещавшейся на Петровке в доме Московского кредитного
общества.
Расчет почтмейстерши был не совсем плох: молодая и чудовищно богатая
петербургская покровительница пользовалась влиянием в столице и большим почетом от губернских властей. Во всяком случае она, если бы только захотела, могла бы сделать в пользу наказанного протопопа более, чем кто-либо другой. А захочет ли она? Но для того-то и будут ее просить всем
обществом.
Домне Осиповне Тюменев поклонился довольно сухо; в действительности он нашел ее гораздо хуже, чем она была на портрете; в своем зеленом платье она просто показалась ему какой-то птицей расписной. Домна Осиповна, в свою очередь, тоже едва пошевелила головой. Сановник
петербургский очень ей не понравился своим важничаньем. Бегушев ушел за Тюменевым, едва поклонившись остальному
обществу. Янсутский проводил их до самых сеней отеля и, возвратившись, расстегнул свой мундир и проговорил довольным голосом...
Прекрасное домашнее воспитание, блестящее окончание курса на юридическом факультете
петербургского университета, связи по недавно умершему отцу с самым высшим
обществом и даже начало службы в министерстве под покровительством министра.
Ничипоренко нашел этот момент отменно удобным, чтобы зараз и проучить Бенни, «чтобы он не подличал», и в то же время показать, как людям их звания следует направлять в
обществе такие разговоры. Со всем свойственным ему
петербургским вольномыслием того простодушного времени Ничипоренко объявил во всеуслышание, что брак совсем не пользуется повсеместным уважением и что у нас, у первых, есть раскольники, которые не признают брака, ибо брак есть — просто вредная глупость.
Даже в те часы, когда совершенно потухает
петербургское серое небо и весь чиновный народ наелся и отобедал, кто как мог, сообразно с получаемым жалованьем и собственной прихотью, — когда всё уже отдохнуло после департаментского скрипенья перьями, беготни, своих и чужих необходимых занятий и всего того, что задает себе добровольно, больше даже, чем нужно, неугомонный человек, — когда чиновники спешат предать наслаждению оставшееся время: кто побойчее, несется в театр; кто на улицу, определяя его на рассматриванье кое-каких шляпенок; кто на вечер — истратить его в комплиментах какой-нибудь смазливой девушке, звезде небольшого чиновного круга; кто, и это случается чаще всего, идет просто к своему брату в четвертый или третий этаж, в две небольшие комнаты с передней или кухней и кое-какими модными претензиями, лампой или иной вещицей, стоившей многих пожертвований, отказов от обедов, гуляний, — словом, даже в то время, когда все чиновники рассеиваются по маленьким квартиркам своих приятелей поиграть в штурмовой вист, прихлебывая чай из стаканов с копеечными сухарями, затягиваясь дымом из длинных чубуков, рассказывая во время сдачи какую-нибудь сплетню, занесшуюся из высшего
общества, от которого никогда и ни в каком состоянии не может отказаться русский человек, или даже, когда не о чем говорить, пересказывая вечный анекдот о коменданте, которому пришли сказать, что подрублен хвост у лошади Фальконетова монумента, — словом, даже тогда, когда всё стремится развлечься, — Акакий Акакиевич не предавался никакому развлечению.
-Петербургскому вестнику» видно уже, что в этом журнале смело можно искать отражения современной жизни
общества.
Родители ее принадлежали и к старому и к новому веку; прежние понятия, полузабытые, полустертые новыми впечатлениями жизни
петербургской, влиянием
общества, в котором Николай Петрович по чину своему должен был находиться, проявлялись только в минуты досады, или во время спора; они казались ему сильнейшими аргументами, ибо он помнил их грозное действие на собственный ум, во дни его молодости; Катерина Ивановна была дама не глупая, по словам чиновников, служивших в канцелярии ее мужа; женщина хитрая и лукавая, во мнении других старух; добрая, доверчивая и слепая маменька для бальной молодежи… истинного ее характера я еще не разгадал; описывая, я только буду стараться соединить и выразить вместе все три вышесказанные мнения… и если выдет портрет похож, то обещаюсь идти пешком в Невский монастырь — слушать певчих!..
— Да вот-с все наш Степан Михайлович чудасит… Багаутов, изящнейший
петербургский молодой человек, высшего общества-с.
История Петрашевского, приговоренного к вечной каторге, и его друзей, сосланных в 1849 году за то, что они в двух шагах от Зимнего дворца образовали несколько политических
обществ, не доказывает ли достаточно, по безумной неосторожности, по очевидной невозможности успеха, что время размышлений прошло, что волнения в душе не сдержишь, что верная гибель стала казаться легче, чем немая страдательная покорность
петербургскому порядку.
Без живосечений познать и понять живой организм невозможно; а без полного и всестороннего понимания его и высшая цель медицины, лечение — неверно и ненадежно. В 1895 году известный физиолог, проф. И. П. Павлов, демонстрировал в одном из
петербургских медицинских
обществ собаку с перерезанными блуждающими нервами; опытами над этой собакой ему удалось разрешить некоторые очень важные вопросы в области физиологии пищеварения. Фельетонист «Нового времени» Житель резко обрушился за эти опыты на проф. Павлова.
Особенной популярностью в
обществе пользовались Самсониевская и на
Петербургской стороне Введенская.
8-е марта показало самым наглядным и убедительным образом, чего стоит свобода личного мнения, во сколько ценится независимость убеждения и вообще чтó значит «сметь свое суждение иметь», и этим-то самым 8-е же марта для меньшинства образованного
общества поднесло первую склянку отрезвляющего спирта: оно сделало поворот в известной части наименее зависимого общественного мнения, и в этом, так сказать, историческая заслуга 8-го марта; в этом лежит его право на память в летописях санкт-петербургского развития и прогресса.
Петербургские пожары кончились, но толки о них и повсеместная паника долго еще не проходили в
обществе.
Однажды после завтрака, в большую перемену, гуляя по саду в
обществе моих двух новых подруг, я была удивлена необычайным оживлением, господствовавшим на последней аллее. День был сырой, промозглый — одним словом, один из тех осенних дней, на которые так щедр
петербургский ноябрь. Мы прибавили шагу, желая поскорее узнать, в чем дело.
Он был довольно умен и имел достаточно такта, чтобы носить
петербургский сюртук, есть хороший обед и говорить по-французски, не слишком оскорбляя
общество офицеров.
Литературу в казанском монде представляла собою одна только М.Ф.Ростовская (по казанскому произношению Растовская), сестра Львова, автора „Боже, царя храни“, и другого генерала, бывшего тогда в Казани начальником жандармского округа. Вся ее известность основывалась на каких-то повестушках, которыми никто из нас не интересовался. По положению она была только жена директора первой гимназии (где когда-то учился Державин); ее муж принадлежал к „
обществу“, да и по братьям она была из
петербургского света.
"Александринка"тогда еще была в загоне у светского
общества. Когда состоялся тот спектакль в Мариинском театре (там играла и драматическая труппа), где в"Грозе"Снеткова привлекла и
петербургский"монд", это было своего рода событием.
В
обществе чувствовалось все сильнее либеральное течение, и одним из его симптомов сделались воскресные школы. Вскоре их ограничили, но в мою первую
петербургскую зиму это превратилось даже в некоторых местностях Петербурга в светскую моду. Учили чумазых сапожных и кузнечных мальчиков фрейлины, барышни, дамы, чиновники, военные, пажи, лицеисты, правоведы, разумеется, и студенты.
Он был из
петербургских лицеистов, где перед тем кончил курс; но по родству — москвич, из дворянского старого
общества, а как помещик — тамбовец.
В конце ноября 1901 года на годовом собрании
петербургского Медико-хирургического
общества выступил председатель
общества, лейб-хирург профессор Н. А. Вельяминов.
Метко, порою с саркастическими заострениями и преувеличениями охарактеризовав чиновничье-барскую верхушку московского
общества, которая, по словам Боборыкина, не столько отстаивает собственную"самобытность", сколько не успевает из лености угнаться за
петербургским"высшим светом"и
петербургской бюрократией, писатель решительно переходит к сути своей концепции...
Ходил он бодро, крупной походкой, сохранившейся до глубокой старости; седины очень мало, умеренная полнота, чистоплотно и старательно одетый, по тону и манерам не похожий ни на чиновника, чем он долго был, ни на артиста, ни на помещика, а скорее на типичного
петербургского жителя, вроде образованного и воспитанного представителя какой-нибудь фирмы или человека, имеющего почетное звание в каком-нибудь благотворительном
обществе.
Сведение это я выписал из книги Мих. Ив. Пыляева, изданной с. —
петербургским минералогическим
обществом в 1877 г. под названием: «Драгоценные камни, их свойства, местонахождения и употребление».
Княжна же, несомненно, представляла для
петербургского высшего
общества далеко не дюжинный интерес.
— И эти
петербургские развратники… — добавил Хлебников. — Ужели я должен допустить, чтобы моя дочь была в таком
обществе.
Исаак Соломонович Коган был тот самый
петербургский банкир и богач, который пользовался большим влиянием в «
обществе поощрения искусств» и служил вместе с Дюшар для Владимира Николаевича сильной поддержкой в этом
обществе.
В таком светском
обществе, как наше
петербургское, еще можно жить; разумеется, умеючи.
Иван Александрович только целый день качал головой после этого нашествия, находя это
общество несоответствующим для молодой девушки, и решился мысленно не пускать дочь в хозяйский дом во время пребывания там этих «
петербургских сирен», как прозвал он прибывших дам.
Надо еще заметить, что Владимир Николаевич, кроме пользующейся большим влиянием в
обществе Надежды Александровны Крюковской, имел в настоящее время солидную поддержку в лице члена
общества Исаака Соломоновича Когана,
петербургского банкира и богача, и Нины Николаевны Дюшар, дамы аристократки, председательницы одного благотворительного
общества, в котором Бежецкий состоял членом.
Обласканный государыней, красивый, статный, остроумный, он вскоре сделался кумиром дам
петербургского света, душой высшего
общества и коноводом
петербургской золотой молодежи того времени.
В целом наш
петербургский свет, как и всякое высшее
общество, никак не хуже.
Приехав из Белокаменной с небольшими средствами, оставшимися от широкой московской жизни, он в расчетливом и холодном Петербурге далеко не встретил такого радушия, какое оказывала ему старушка Москва, двери гостиных великосветского
общества отворялись туго, сердца же
петербургских женщин не представляли из себя плохо защищенных касс, какими для красавца-графа были сердца многих москвичек, а сами отворялись только золотым ключом.
До того времени все эти постройки никогда не страховались, страховался из имущества господина Савина в селе Серединском только один трактир, но страховка его производилась в другом месте, а именно, у агента „Санкт-Петербургского и Русского страховых
обществ“ Соколова, живущего в городе Боровке.
Хорошенькое, блистающее невинностью личико, стройная, прекрасно сложенная фигура Натальи Федоровны не могла не произвести сильного впечатления на сорокалетнего сластолюбца. Среди женщин его
общества он встретил впервые такой нежный, но роскошный цветок, остальные
петербургские барышни того времени были какими-то тепличными растениями, казалось, преждевременно увядающими.
Княгиня Анна Шестова имела свое более чем независимое состояние и, не смотря на положение соломенной вдовы, сумела занять почетное место среди
петербургского большого света, тем более, что все симпатии были далеко не на стороне ее мужа, не забытого в высшем кругу только по имени, но считавшегося потерянным из
общества навсегда.